Норбулинка. Драгоценный Парк Далай-ламы
"Норбулинка (тиб. nor bu gling kha), если перевести это слово, означает "Драгоценный Парк". Он был заложен седьмым Далай-ламой в 18-м веке, и с того времени последующие Далай-ламы украшали его и добавляли там свои резиденции. И я построил там себе домик. Место было очень плодородное. В огороде Норбулинки мы выращивали редис весом в 20 фунтов (около 9 кг), а капусту такую большую, что её нельзя было обхватить руками! Здесь были тополя, ивы, можжевельник, разнообразные цветы и плодовые деревья: яблони, груши, персики, орехи, абрикосы. Когда я там жил, мы посадили сливы и вишни.
Там, в промежутках между уроками, я мог гулять и бегать среди цветов в садах, где гуляли павлины и домашние олени. Там я играл на краю озера и дважды чуть не утонул. Также в озере я любил кормить рыб, которые, едва заслышав мои шаги, уже начинали подниматься к поверхности".
Из книги Далай-ламы XIV "Моя страна и мой народ"
"В Норбулинке я начал жить постоянно после того, как мне исполнилось двадцать лет. До этого я перебирался туда каждый год ранней весной и возвращался в Поталу с началом зимы примерно через шесть месяцев. День, когда я покидал свою сумрачную комнату в Потале, был, без сомнения, моим самым любимым днём в году. Он начинался с церемонии, длившейся два часа /которые казались мне вечностью/. Затем отправлялась большая процессия, которая меня нисколько не интересовала. Я предпочёл бы идти пешком, любуясь природой, свежесть и красота которой только начинала проявляться в нежных зелёных побегах.
Развлечений в Норбулинке было множество. И, прежде всего, прекрасный парк, окружённый высокой стеной. В нём находились здания для персонала. Внутри была ещё одна стена, называемая Жёлтой Стеной, за которой мог находиться только Далай-лама, его непосредственная прислуга и некоторые монахи. По другую её сторону располагался ещё ряд зданий, включая личную резиденцию Далай-ламы, окружённую ухоженным садом.
В парке я с радостью проводил целые часы, гуляя по его прекрасным уголкам и разглядывая животных и птиц, которые водились там во множестве. Там было стадо диких мускусных оленей; шесть "догши", огромных тибетских мастиффов; китайский мопс, присланный из Кумбума; несколько горных козлов; обезьяна; несколько верблюдов, присланных из Монголии; два леопарда и очень старый и довольно печальный тигр /эти последние, конечно, за оградой/; несколько попугаев; полдюжины павлинов; несколько журавлей; пара золотистых гусей и около тридцати очень несчастных канадских гусей, которым подрезали крылья, чтобы они не улетели, мне было их очень жалко.
Один из попугаев чрезвычайно дружелюбно относился к Кенрап Тэндзину, моему Хранителю Одежд. Тот часто кормил его орехами. Когда попугай клевал с руки, Кенрап Тэндзин гладил его по голове, и тогда птица, казалось, впадала в экстаз. Я тоже хотел так подружиться с попугаем и несколько раз попытался достичь ответного чувства, но всё бесполезно. Потому я взял палку, чтобы наказать его. Конечно же, после этого, только завидев меня, он улетал прочь, и это явилось хорошим уроком того, как обретают друзей: не силой, но состраданием.
У Линга Ринпоче подобным образом сложились хорошие отношения с обезьяной. Она дружила только с ним. Он часто кормил её из кармана, и обезьяна, завидев его, неизменно подбегала и начинала рыться в складках его одежды.
Чуть больше я преуспел в завязывании дружбы с рыбами, которые жили в большом, изобилующем живностью озере. Я становился на берегу и звал их. Если они приплывали, я награждал их кусочками хлеба и "па". Однако у них была склонность к непослушанию, и иногда они не обращали на меня никакого внимания. В таком случае я очень сердился и открывал по ним артиллерийский огонь – швырял камешками. Когда же рыбы подплывали, я очень заботливо следил, чтобы маленькие получили свою долю. Чтобы отогнать больших, приходилось прибегать к палке. Как-то раз, когда я стоял на берегу озера, на глаза мне попалась плывущая недалеко от берега коряга. Я стал топить её своей палкой для отгона рыб. После этого помню только, что лежал на траве, а из глаз сыпались искры. Оказывается, я упал и начал тонуть. К счастью, один из моих уборщиков, отставной солдат и западного Тибета, присматривал за мной и пришёл на помощь.
Другой привлекательной чертой Норбулинки была близость притока реки Кьичу, который струился в нескольких минутах ходьбы за внешней стеной. Мальчиком я довольно часто выходил наружу инкогнито в сопровождении кого-либо из взрослых и шёл на берег реки. Сначала на это смотрели сквозь пальцы, но, в конце концов, Татхаг Ринпоче положил этому конец. К сожалению, этикет, касающийся Далай-ламы, был очень строг, и мне приходилось прятаться, как сове. Консерватизм тибетского общества в то время был таков, что считалось неприличным, чтобы видели, как министры правительства смотрят на улицу".
Из книги Далай-ламы XIV "Свобода в изгнании"
На главную страницу | На дополнительную страницу