Sukhumālo ahaṃ bhikkhave paramasukhumālo accantasukhumālo. Mama sudaṃ bhikkhave pitu nivesane pokkharaṇiyo kāritā honti. Ekattha sudaṃ uppalaṃ pupphati, ekattha padumaṃ, ekattha puṇḍarīkaṃ, yāvadeva mamatthāya. Na kho panassāhaṃ bhikkhave akāsikaṃ candanaṃ dhāremi. Kāsikaṃ su metaṃ bhikkhave veṭhanaṃ hoti. Kāsikā kañcukā, kāsikaṃ nivāsanaṃ, kāsiko uttarāsaṅgo. Rattindivaṃ kho panassu metaṃ bhikkhave setacchattaṃ dhārīyati, mā naṃ phusi sītaṃ vā uṇhaṃ vā rajo vā tiṇaṃ vā ussāvo vāti.

Монахи, я был окружён заботой, чрезмерной заботой, непрерывной заботой. Монахи, мой отец сделал в своих владениях лотосовые пруды. В одном из них цвели голубые лотосы, в другом – красные лотосы, в третьем – белые лотосы. Всё это было сделано исключительно для меня. Монахи, сандал, которым я пользовался, был только из Каши* и ниоткуда более. Монахи, из Каши также был мой тюрбан, из Каши были и моя мантия, и моё нижнее бельё, и моя верхняя одежда. Монахи, день и ночь надо мной носили белый зонт (прим: символ королевской власти), оберегая меня от холода и жары, от пыли, от травы и росы.

Tassa mayhaṃ bhikkhave tayo pāsādā ahesuṃ, eko hemantiko, eko gimhiko, eko vassiko. So kho ahaṃ bhikkhave vassike pāsāde vassike cattāro māse nippurisehi turiyehi paricāriyamāno na heṭṭhāpāsādaṃ orohāmi. Yathā kho pana bhikkhave aññesaṃ nivesanesu dāsakammakaraporisassa kaṇājakaṃ bhojanaṃ dīyati bilaṅgadutiyaṃ. Evamevassu me bhikkhave pitunivesane dāsakammakaraporisassa sālimaṃsodano dīyati.

Монахи, у меня было три дворца: один предназначался на зимний сезон, другой – на летний сезон, третий – на сезон дождей. Во дворце для сезона дождей в течение четырёх месяцев сезона дождей я проводил время в обществе девушек, которые развлекали меня, играя на музыкальных инструментах, и я ни разу не покидал дворца. Монахи, в то время как слуг, рабочих и служащих в других домах кормили прокисшей похлёбкой из дроблёного риса, в доме моего отца слуг, рабочих и служащих кормили хорошей рисовой кашей с мясом.

Tassa mayhaṃ bhikkhave evarūpāya iddhiyā samannāgatassa evarūpena ca sukhumālena etadahosi: ' assutavā kho puthujjano attanā jarādhammo samāno jaraṃ anatīto paraṃ jiṇṇaṃ disvā aṭṭīyati, harāyati, jigucchati, attānaññeva atiyitvā. Ahampi komhi jarādhammo jaraṃ anatīto, ahaṃ ceva kho pana jarādhammo samāno jaraṃ anatīto, paraṃ jiṇṇaṃ disvā aṭṭīyeyyaṃ, harāyeyyaṃ, jiguccheyyaṃ, na me taṃ assa patirūpanti'. Tassa mayhaṃ bhikkhave iti paṭisañcikkhato yo yobbane yobbanamado so sabbaso pahīyi.

Монахи, и хотя я был наделён таким могуществом и окружён такой заботой, я задумался: "Когда невежественный мирской человек, сам подверженный старению и не способный избежать старости, видит состарившегося человека, он испытывает беспокойство, подавленность и чувство отвращения, ставя себя выше других. Я также подвержен старению и не способен избежать старости. Но если я сам подвержен старению и не способен избежать старости, не подобает мне испытывать беспокойство, подавленность и чувство отвращения при виде состарившегося человека". Монахи, когда я осознал это, опьянённость молодостью, свойственная молодым людям, полностью прошла.**

Assutavā kho puthujjano attanā vyādhidhammo samāno vyādhiṃ anatīto, paraṃ vyādhitaṃ disvā aṭṭīyati, harāyati, jigucchati, attānaññeva atiyitvā, ahampi khomhi vyādhidhammo, vyādhiṃ anatīto, ahaṃ ceva kho pana vyādhidhammo samāno vyādhiṃ anatīto, paraṃ vyādhitaṃ disvā aṭṭīyeyyaṃ harāyeyyaṃ jiguccheyyaṃ, na metaṃ assa patirūpanti'. Tassa mayhaṃ bhikkhave iti paṭisañcikkhato yo ārogye ārogyamado, so sabbaso pahīyi.

[И я задумался]: "Когда невежественный мирской человек, сам подверженный болезням и не способный избежать болезней, видит больного человека, он испытывает беспокойство, подавленность и чувство отвращения, ставя себя выше других. Я также подвержен болезням и не способен избежать болезней. Но если я сам подвержен болезням и не способен избежать болезней, не подобает мне испытывать беспокойство, подавленность и чувство отвращения при виде больного человека". Монахи, когда я осознал это, опьянённость здоровьем, свойственная здоровым людям, полностью прошла.

Assutavā kho puthujjano attanā maraṇadhammo samāno maraṇaṃ anatīto paraṃ mataṃ disvā aṭṭīyati harāyati jigucchati, attānaññeva atiyitvā. Ahampi khomhi maraṇadhammo maraṇaṃ anatīto, ahaṃ ceva kho pana maraṇadhammo samāno maraṇaṃ anatīto paraṃ mataṃ disvā aṭṭīyeyyaṃ harāyeyyaṃ jiguccheyyaṃ, na me taṃ assa patirūpanti'. Tassa mayhaṃ bhikkhave iti paṭisañcikkhato yo jīvite jīvitamado, so sabbaso pahīyī'ti.

[И я задумался]: "Когда невежественный мирской человек, сам подверженный смерти и не способный избежать смерти, видит мёртвого человека, он испытывает беспокойство, подавленность и чувство отвращения, ставя себя выше других. Я также подвержен смерти и не способен избежать смерти. Но если я сам подвержен смерти и не способен избежать смерти, не подобает мне испытывать беспокойство, подавленность и чувство отвращения при виде мёртвого человека". Монахи, когда я осознал это, опьянённость жизнью, свойственная живущим людям, полностью прошла.

Tayo'me bhikkhave madā. Katame tayo: yobbanamado, ārogyamado, jīvitamado. Yobbanamadamatto vā bhikkhave assutavā puthujjano kāyena duccaritaṃ carati, vācāya duccaritaṃ carati, manasā duccaritaṃ carati. So kāyena duccaritaṃ caritvā vācāya duccaritaṃ caritvā manasā duccaritaṃ caritvā kāyassa bhedā parammaraṇā apāyaṃ duggatiṃ vinipātaṃ nirayaṃ upapajjati.

Монахи, есть три вида опьянённости. Какие три вида? Это опьянённость молодостью, опьянённость здоровьем, опьянённость жизнью.

Опьянённый своей молодостью, невежественный мирской человек совершает плохие поступки телом, совершает плохие поступки речью, совершает плохие поступки умом. Совершая плохие поступки телом, совершая плохие поступки речью, совершая плохие поступки умом, он с распадом тела после смерти перерождается в мире горя и лишений, в скверном мире, в мире гибели, в аду.

Ārogyamadamatto vā bhikkhave assutavā puthujjano kāyena duccaritaṃ carati, vācāya duccaritaṃ carati, manasā duccaritaṃ carati, so kāyena duccaritaṃ caritvā vācāya duccaritaṃ caritvā manasā duccaritaṃ caritvā kāyassa bhedā parammaraṇā apāyaṃ duggatiṃ vinipātaṃ nirayaṃ upapajjati.

Опьянённый своим здоровьем, невежественный мирской человек совершает плохие поступки телом, совершает плохие поступки речью, совершает плохие поступки умом. Совершая плохие поступки телом, совершая плохие поступки речью, совершая плохие поступки умом, он с распадом тела после смерти перерождается в мире горя и лишений, в скверном мире, в мире гибели, в аду.

Jīvitamadamatto vā bhikkhave assutavā puthujjano kāyena duccaritaṃ carati, vācāya duccaritaṃ carati, manasā duccaritaṃ carati. So kāyena duccaritaṃ caritvā vācāya duccaritaṃ caritvā manasā duccaritaṃ caritvā kāyassa bhedā parammaraṇā apāyaṃ duggatiṃ vinipātaṃ nirayaṃ upapajjati.

Опьянённый своей жизнью, невежественный мирской человек совершает плохие поступки телом, совершает плохие поступки речью, совершает плохие поступки умом. Совершая плохие поступки телом, совершая плохие поступки речью, совершая плохие поступки умом, он с распадом тела после смерти перерождается в мире горя и лишений, в скверном мире, в мире гибели, в аду.

Yobbanamadamatto vā bhikkhave bhikkhu sikkhaṃ paccakkhāya hīnāyāvattati. Ārogyamadamatto vā bhikkhave bhikkhu sikkhaṃ paccakkhāya hīnāyāvattati. Jīvitamadamatto vā bhikkhave bhikkhu sikkhaṃ paccakkhāya hīnāyāvattatī' ti.

Опьянённый своей молодостью, монахи, бикку бросает своё обучение и возвращается к мирской жизни. Опьянённый своим здоровьем, монахи, бикку бросает своё обучение и возвращается к мирской жизни. Опьянённый своей жизнью, монахи, бикку бросает своё обучение и возвращается к мирской жизни.

Vyādhidhammā jarādhammā atho maraṇadhammino.
Yathā dhammā tathā santā jigucchanti puthujjanā.
Ahaṃ ce'taṃ jiguccheyyaṃ evaṃ dhammesu pāṇisu,
Na me'taṃ patirūpassa mama evaṃ vihārino.

Подверженные болезням, подверженные старению и подверженные смерти,
мирские люди испытывают отвращение, сталкиваясь с их проявлениями у других.
Если бы я испытывал неприязнь к существам, подверженным таким явлениям,
это стало бы для меня неподобающим образом жизни.

So'haṃ evaṃ viharanto ñatvā dhammaṃ nirūpadhiṃ,
ārogye yobbanasmiṃ ca jīvitasmiṃ ca ye madā.
Sabbe made abhibhosmi nekkhamme daṭṭhu khemataṃ.

Живя с таким настроем, постигая непривязанность к явлениям,
я полностью преодолел опьянённость здоровьем, молодостью и жизнью,
как тот, кто видит покой в отречении.

Tassa me ahu ussāho nibbāṇaṃ abhipassato.
Nāhaṃ bhabbo etarahi kāmāni patisevituṃ.
Anivattī bhavissāmi brahmacariyaparāyanoti.

У меня появилось стремление достичь Нирваны.
Теперь я не стану потворствовать чувственными удовольствиями.
Достигнув конечной цели святой жизни, я не вернусь.***

Примечания:

* Каши (санскр. kāśī, пали kāsi) – древнее государство со столицей Варанаси, территориально располагалось в среднем течении Ганга, славилось высоким качеством производимого товара. (^)

** Слово "mada" переведено здесь как опьянённость, что по значению близко к понятию "захваченность". Опьянённый человек склонен переоценивать свои возможности и не способен рассматривать явления беспристрастно. Другой перевод слова "mada" – гордость. Гордость означает, что вы ставите себя выше других, считая, что вы в чём-то лучше. В основе гордости лежит различающая работа сознания, когда сравниваешь себя с другими. (^^)

*** "Достигнув конечной цели святой жизни, я не вернусь". Если ведёшь святую жизнь в соответствии с Истиной (Дхармой), становишься свободным даже от старости, смерти и болезней. Это значит, что в этой жизни обретается свобода от мирских желаний, и поэтому после смерти появляется возможность более не возвращаться в Мир Страстей. Другими словами, можно выбрать, родиться ли в Сансаре заново или прекратить перерождения. Свобода перевоплотиться заново в любом мире, в котором желаешь перевоплотиться, обретается, если человек достиг состояния искоренения мирских желаний и полностью освободился от Жажды. Но зачем перевоплощаться, если уже нет мирских желаний? Это можно понять, если осознать путь бодхисаттвы – бесконечно долгий путь, которым прошёл однажды Будда Сакьямуни и стал Татхагатой. Так совершенствуется бодхичитта, или четыре неизмеримых состояния души, которые являются основной практикой бодхисаттв. Бодхисаттвы отказываются от Нирваны ради счастья других, их практика – это совершенствование мудрости. Мудрость Татхагаты – их конечная цель. Безусловно, Маханирвана Будды отличается от Нирваны ученика Будды, ограничивающегося личным Освобождением. Потому что Нирвана – это вовсе не состояние нуля. Несомненно, было бы странно, если бы тот, кто достиг в практиках великой Добродетели, Заслуг, Спокойствия и Закона, стал нулём.

На главную страницу    |    На дополнительную страницу   |   Шрифт VU Times