24. So 'haṃ bhante bhagavantampi pucchāmi: yathā nu kho imāni bhante puthusippāyatanāni, seyyathīdaṃ: hatthārohā assārohā rathikā dhanuggahā celakā calakā piṇḍadāyakā uggā rājaputtā pakkhandino mahānāgā sūrā cammayodhino dāsakaputtā āḷārikā kappakā nahāpakā sūdā mālākārā rajakā pesakārā naḷakārā kumbhakārā gaṇakā muddikā, yāni vā panaññāni'pi evaṃgatikāni puthusippāyatanāni, te diṭṭheva dhamme sandiṭṭhikaṃ sippaphalaṃ upajīvanti. Te tena attānaṃ sukhenti pīnenti. Mātāpitaro sukhenti pīnenti. Puttadāraṃ sukhenti pīnenti. Mittāmacce sukhenti pīnenti. Samaṇesu brāhmaṇesu uddhaggikaṃ dakkhiṇaṃ patiṭṭhāpenti sovaggikaṃ sukhavipākaṃ saggasaṃvattanikaṃ. Sakkā nu kho me bhante evameva diṭṭheva dhamme sandiṭṭhikaṃ sāmaññaphalaṃ paññāpetu"?nti

– И вот, Преподобный Учитель, я спрашиваю Самого Почитаемого: Преподобный Учитель, есть люди различных занятий, такие, как погонщики слонов, объездчики лошадей, колесничие, лучники, знаменосцы, военачальники, снабженцы провианта, могущественные наследники престола, разведчики, отважные воины на слонах, защитники границ, слуги из рабов, повара, цирюльники, банщики, кондитеры, изготовители гирлянд, мойщики, ткачи, плетельщики корзин, гончары, счетоводы, учётчики, а также другие подобные им ремесленники. И в этой жизни они живут реальным плодом своего ремесла. Этим они приносят счастье и радость себе, приносят счастье и радость своим родителям, приносят счастье и радость своим детям и жене, приносят счастье и радость своим друзьям и товарищам. И они делают достойные подношения отшельникам и брахманам, что связывает их с небесами, приносит счастье и ведёт их на небеса. Преподобный Учитель, можно ли подобным образом показать реальный плод отшельничества, достигаемый в этой жизни?

"So, lord, I ask the Blessed One as well: There are these common craftsmen: elephant-trainers, horse-trainers, charioteers, archers, standard bearers, camp marshals, supply corps officers, high royal officers, commandos, military heroes, armor-clad warriors, leather-clad warriors, domestic slaves, confectioners, barbers, bath attendants, cooks, garland-makers, laundrymen, weavers, basket-makers, potters, calculators, accountants, and any other craftsmen of a similar sort. They live off the fruits of their crafts, visible in the here and now. They give happiness and pleasure to themselves, to their parents, wives, and children, to their friends and colleagues. They put in place an excellent presentation of offerings to priests and contemplatives, leading to heaven, resulting in happiness, conducive to a heavenly rebirth. Is it possible, lord, to point out a similar fruit of the contemplative life, visible in the here and now?"

"Sakkā mahārāja". Tena hi mahārāja taññevettha paṭipucchissāmi. Yathā te khameyya, tathā naṃ byākareyyāsi".

– Можно, великий царь. Только сначала, великий царь, в связи с этим я задам тебе встречный вопрос. Ответь на него так, как ты считаешь нужным.

"Yes, it is, great king. But first, with regard to that, I will ask you a counter-question. Answer however you please.

25. "Taṃ kimmaññasi, mahārāja, idha te assa puriso dāso kammakaro pubbuṭṭhāyī pacchānipātī kiṅkārapaṭissāvī manāpacārī piyavādī mukhullokako. Tassa evamassa: 'acchariyaṃ vata bho, abbhutaṃ vata bho, puññānaṃ gati puññānaṃ vipāko. Ayaṃ hi rājā māgadho ajātasattu vedehiputto manusso. Ahampi manusso. Ayaṃ hi rājā māgadho ajātasattu vedehiputto pañcahi kāmaguṇehi samappito samaṅgībhūto parivāreti devo maññe. Ahampanambhi'ssa dāso kammakaro pubbuṭṭhāyī pacchānipātī kiṅkārapaṭissāvī manāpacārī piyavādī mukhullokako. So vatassāhaṃ puññāni kareyyaṃ. Yannūnāhaṃ kesamassuṃ ohāretvā kāsāyāni vatthāni acchādetvā agārasmā anagāriyaṃ pabbajeyya'nti.

– Как ты думаешь, великий царь? Допустим, был бы у тебя слуга – раб, исполняющий обязанности, рано встающий и поздно ложащийся, послушно выполняющий все поручения, приятно ведущий себя, приятно говорящий, не спускающий с тебя глаз. И он бы задумался: "О как чудесно, как удивительно следовать путём накопления заслуг и обрести плоды заслуг! Ведь этот царь Магадхи Аджатасатту Ведехипутта – человек, и я – человек. Однако царь Магадхи Аджатасатту Ведехипутта обладает пятью видами чувственных удовольствий (прим: это удовольствия, получаемые от зрительных образов, звуков, запахов, вкусов, тактильных ощущений), имеет возможность наслаждаться ими, как если бы он был богом. А я – всего лишь его раб, исполняющий обязанности, рано встающий и поздно ложащийся, послушно выполняющий все поручения, приятно ведущий себя, приятно говорящий, не спускающий с него глаз. Но ведь я, как и он, тоже могу накапливать заслуги. Не сбрить ли мне волосы и бороду, не надеть ли жёлтые монашеские одеяния и, оставив дом, не уйти ли в монашество?"

"Suppose there were a man of yours: your slave, your workman, rising in the morning before you, going to bed in the evening only after you, doing whatever you order, always acting to please you, speaking politely to you, always watching for the look on your face. The thought would occur to him: 'Isn't it amazing? Isn't it astounding? – the destination, the results, of meritorious deeds. For this King Ajatasattu is a human being, and I, too, am a human being, yet King Ajatasattu enjoys himself supplied and replete with the five strings of sensuality – like a deva, as it were – while I am his slave, his workman... always watching for the look on his face. I, too, should do meritorious deeds. What if I were to shave off my hair and beard, put on the ochre robes, and go forth from the household life into homelessness?'

So aparena samayena kesamassuṃ ohāretvā kāsāyāni vatthāni acchādetvā agārasmā anagāriyaṃ pabbajeyya. So evaṃ pabbajito samāno kāyena saṃvuto vihareyya, vācāya saṃvuto vihareyya, manasā saṃvuto vihareyya, ghāsacchādanaparamatāya santuṭṭho abhirato paviveke.

И вот приходит время, когда он сбривает волосы и бороду, надевает жёлтые монашеские одеяния и, оставив дом, уходит в монашество. Уйдя в монашество, он живёт, контролируя своё тело (прим: т.е. контролируя себя посредством соблюдения заповедей для тела), живёт, контролируя свою речь, живёт, контролируя свой ум, довольствуясь самым малым в пропитании и одежде, находя удовольствие в уединении.

"So after some time he shaves off his hair and beard, puts on the ochre robes, and goes forth from the household life into homelessness. Having thus gone forth he lives restrained in body, speech, and mind, content with the simplest food and shelter, delighting in solitude.

Tañce te purisā evamāroceyyuṃ: 'yagghe deva jāneyyāsi, yo te puriso dāso kammakaro pubbuṭṭhāyī pacchānipātī kiṅkārapaṭissāvī manāpacārī piyavādī mukhullokako, so deva kesamassuṃ ohāretvā kāsāyāni vatthāni acchādetvā agārasmā anagāriyaṃ pabbajito. So evaṃ pabbajito samāno kāyena saṃvuto viharati, vācāya saṃvuto viharati, manasā saṃvuto viharati, ghāsacchādanaparamatāya santuṭṭho abhirato paviveke'ti. Api nu tvaṃ evaṃ vadeyyāsi: etu me bho so puriso. Punadeva hotu dāso kammakaro pubbuṭṭhāyī pacchānipātī kiṅkārapaṭissāvī manāpacārī piyavādī mukhullokako"ti.

И вот, допустим, твои люди сообщили бы тебе об этом: "О божественный, доводим до вашего сведения, что ваш слуга такой-то – раб, исполнявший обязанности, рано встававший и поздно ложившийся, послушно выполнявший все поручения, приятно ведший себя, приятно говоривший, не спускавший с вас глаз – сбрил волосы и бороду, надел жёлтые монашеские одеяния и, оставив дом, ушёл в монашество. Уйдя в монашество, он живёт, контролируя своё тело, живёт, контролируя свою речь, живёт, контролируя свой ум, довольствуясь самым малым в пропитании и одежде, находя удовольствие в уединении". Сказал бы ты на это: "Приведите ко мне этого человека. Пусть он снова будет моим рабом, исполняющим обязанности, рано встающим и поздно ложащимся, послушно выполняющим все поручения, приятно ведущим себя, приятно говорящим, не спускающим с меня глаз"?

"Then suppose one of your men were to inform you: 'You should know, your majesty, that that man of yours – your slave, your workman... always watching for the look on your face... has gone forth from the household life into homelessness... content with the simplest food and shelter, delighting in solitude.' Would you, thus informed, say, 'Bring that man back to me. Make him again be my slave, my workman... always watching for the look on my face!'?"

"No hetaṃ bhante. Atha kho naṃ mayameva abhivādeyyāmapi, paccuṭṭheyyāmapi, āsanenapi nimanteyyāma. Abhinimanteyyāmapi naṃ cīvarapiṇḍapātasenāsanagilānapaccayabhesajjaparikkhārehi. Dhammikampi'ssa rakkhāvaraṇaguttiṃ saṃvidaheyyāmā"ti.

– Вовсе нет, Преподобный Учитель. Тогда бы я выразил ему своё почтение, поднялся бы со своего сиденья в знак уважения к нему, предложил бы ему сиденье, усадил бы. Я бы жертвовал ему всё, что необходимо: монашескую одежду, еду, помещение для постоя, лекарства для больных. И я обеспечил бы его подобающим кровом и защитой.

"Not at all, lord. Rather, I am the one who should bow down to him, rise up out of respect for him, invite him to a seat, invite him to accept gifts of robes, almsfood, lodgings, and medicinal requisites for the sick. And I would provide him with righteous safety, defense, and protection."

"Taṃ kimmaññasi mahārāja, yadi evaṃ sante hoti vā sandiṭṭhikaṃ sāmaññaphalaṃ no vā?"ti.

– Как ты думаешь, великий царь? Если это так, является ли это реальным плодом отшельничества или нет?

"So what do you think, great king. With that being the case, is there a visible fruit of the contemplative life, or is there not?"

"Addhā kho bhante evaṃ sante hoti sandiṭṭhikaṃ sāmaññaphalaṃ"ti.

– Несомненно, Преподобный Учитель, если это так, это является реальным плодом отшельничества.

"Yes, lord. With that being the case, there certainly is a visible fruit of the contemplative life."

"Idaṃ kho te mahārāja mayā paṭhamaṃ diṭṭheva dhamme sandiṭṭhikaṃ sāmaññaphalaṃ paññatta"nti.

– Великий царь, я показал тебе первый реальный плод отшельничества, обретаемый в этой жизни.

"This, great king, is the first fruit of the contemplative life, visible in the here and now, that I point out to you."

26. "Sakkā pana bhante aññampi evameva diṭṭheva dhamme sandiṭṭhikaṃ sāmaññaphalaṃ paññapetu?"nti.

– Преподобный Учитель, возможно ли подобным образом показать другой реальный плод отшельничества, достигаемый в этой жизни?

"But is it possible, lord, to point out yet another fruit of the contemplative life, visible in the here and now?"

"Sakkā mahārāja. Tena hi mahārāja, taññevettha paṭipucchissāmi. Yathā te khameyya tathā naṃ byākareyyāsi. Taṃ kimmaññasi mahārāja idha te assa puriso kassako gahapatiko kārakārako rāsivaḍḍhako, tassa evamassa: "acchariyaṃ vata bho abbhutaṃ vata bho puññānaṃ gati puññānaṃ vipāko. Ayaṃ hi rājā māgadho ajātasattu vedehiputto manusso. Ahampi manusso. Ayaṃ hi rājā māgadho ajātasattu vedehiputto pañcahi kāmaguṇehi samappito samaṅgībhūto parivāreti devo maññe. Ahampanambhi'ssa kassako gahapatiko kārakārako rāsivaḍḍhako. So vatassāhaṃ puññāni kareyyaṃ. Yannūnāhaṃ kesamassuṃ ohāretvā kāsāyāni vatthāni acchādetvā agārasmā anagāriyaṃ pabbajeyya'nti.

– Возможно, великий царь. Только сначала, великий царь, в связи с этим я задам тебе встречный вопрос. Ответь на него так, как ты считаешь нужным. Как ты думаешь, великий царь? Допустим, был бы у тебя человек – крестьянин, принадлежащий к сословию домовладельцев, уплачивающий подать, умножающий твои богатства. И он бы задумался: "О как чудесно, как удивительно следовать путём накопления заслуг и обрести плоды заслуг! Ведь этот царь Магадхи Аджатасатту Ведехипутта – человек, и я – человек. Однако царь Магадхи Аджатасатту Ведехипутта обладает пятью видами чувственных удовольствий, имеет возможность наслаждаться ими, как если бы он был богом. А я – всего лишь крестьянин, принадлежащий к сословию домовладельцев, уплачивающий подать, умножающий его богатства. Но ведь я, как и он, тоже могу накапливать заслуги. Не сбрить ли мне волосы и бороду, не надеть ли жёлтые монашеские одеяния и, оставив дом, не уйти ли в монашество?"

"Yes, it is, great king. But first, with regard to that, I will ask you a counter-question. Answer however you please. Suppose there were a man of yours: a farmer, a householder, a taxpayer swelling the royal treasury. The thought would occur to him: 'Isn't it amazing? Isn't it astounding? – the destination, the results, of meritorious deeds! For this King Ajatasattu is a human being, and I, too, am a human being, yet King Ajatasattu enjoys himself supplied and replete with the five strings of sensuality – like a deva, as it were – while I am a farmer, a householder, a taxpayer swelling the royal treasury. I, too, should do meritorious deeds. What if I were to shave off my hair and beard, put on the ochre robes, and go forth from the household life into homelessness?'

So aparena samayena appaṃ vā bhogakkhandhaṃ pahāya mahantaṃ vā bhogakkhandhaṃ pahāya appaṃ vā ñātiparivaṭṭaṃ pahāya mahantaṃ vā ñātiparivaṭṭaṃ pahāya kesamassuṃ ohāretvā kāsāyāni vatthāni acchādetvā agārasmā anagāriyaṃ pabbajeyya. So evaṃ pabbajito samāno kāyena saṃvuto vihareyya, vācāya saṃvuto vihareyya, manasā saṃvuto vihareyya, ghāsacchādanaparamatāya santuṭṭho abhirato paviveke.

И вот приходит время, когда, отказавшись от малого сбережения, или отказавшись от большого сбережения, отказавшись от малого круга родственников, или отказавшись от большого круга родственников, он сбривает волосы и бороду, надевает жёлтые монашеские одеяния и, оставив дом, уходит в монашество. Уйдя в монашество, он живёт, контролируя своё тело, живёт, контролируя свою речь, живёт, контролируя свой ум, довольствуясь самым малым в пропитании и одежде, находя удовольствие в уединении.

"So after some time he abandons his mass of wealth, large or small; leaves his circle of relatives, large or small; shaves off his hair and beard, puts on the ochre robes, and goes forth from the household life into homelessness. Having thus gone forth he lives restrained in body, speech, and mind, content with the simplest food and shelter, delighting in solitude.

Taṃ ce te purisā evamāroceyyuṃ: 'yagghe deva jāneyyāsi. Yo te puriso kassako gahapatiko kārakārako rāsivaḍḍhako, so deva kesamassuṃ ogāretvā kāsāyāni vatthāni acchādetvā agārasmā anagāriyaṃ pabbajito. So evaṃ pabbajito samāno kāyena saṃvuto viharati vācāya saṃvuto viharati, manasā saṃvuto viharati, ghāsacchādanaparamatāya santuṭṭho abhirato paviveke'ti. Api nu tvaṃ evaṃ vadeyyāsi: 'etu me bho so puriso. Punadeva hotu kassako gahapatiko kārakārako rāsivaḍḍhako'ti?

И вот, допустим, твои люди сообщили бы тебе об этом: "О божественный, доводим до вашего сведения, что ваш человек такой-то – крестьянин, принадлежащий к сословию домовладельцев, уплачивавший подать, умножавший ваши богатства – сбрил волосы и бороду, надел жёлтые монашеские одеяния и, оставив дом, ушёл в монашество. Уйдя в монашество, он живёт, контролируя своё тело, живёт, контролируя свою речь, живёт, контролируя свой ум, довольствуясь самым малым в пропитании и одежде, находя удовольствие в уединении". Сказал бы ты на это: "Приведите ко мне этого человека. Пусть он снова будет крестьянином, домовладельцем, уплачивающим подать, умножающим мои богатства"?

"Then suppose one of your men were to inform you: 'You should know, your majesty, that that man of yours – the farmer, the householder, the taxpayer swelling the royal treasury... has gone forth from the household life into homelessness... content with the simplest food and shelter, delighting in solitude.' Would you, thus informed, say, 'Bring that man back to me. Make him again be a farmer, a householder, a taxpayer swelling the royal treasury!'?"

"No hotaṃ bhante. Atha kho naṃ mayameva abhivādeyyāmapi paccuṭṭheyyāmapi, āsanenapi nimanteyyāma, abhinimanteyyāmapi naṃ cīvarapiṇḍapātasenāsanagilānapaccayabhesajjaparikkhārehi. Dhammikampi'ssa rakkhāvaraṇaguttiṃ saṃvidaheyyāmā"ti.

– Вовсе нет, Преподобный Учитель. Тогда бы я выразил ему своё почтение, поднялся бы со своего сиденья в знак уважения к нему, предложил бы ему сиденье, усадил бы. Я бы жертвовал ему всё, что необходимо: монашескую одежду, еду, помещение для постоя, лекарства для больных. И я обеспечил бы его подобающим кровом и защитой.

"Not at all, lord. Rather, I am the one who should bow down to him, rise up out of respect for him, invite him to a seat, invite him to accept gifts of robes, almsfood, lodgings, and medicinal requisites for the sick. And I would provide him with righteous safety, defense, and protection."

"Taṃ kimmaññesi mahārāja, yadi evaṃ sante hoti vā sandiṭṭhikaṃ sāmaññaphalaṃ no vā?"ti.

– Как ты думаешь, великий царь? Если это так, является ли это реальным плодом отшельничества или нет?

"So what do you think, great king. With that being the case, is there a visible fruit of the contemplative life, or is there not?"

"Addhā kho bhante evaṃ sante hoti sandiṭṭhikaṃ samāññaphala"nti.

– Несомненно, Преподобный Учитель, если это так, это является реальным плодом отшельничества.

"Yes, lord. With that being the case, there certainly is a visible fruit of the contemplative life."

"Idaṃ kho te mahārāja mayā dutiyaṃ diṭṭheva dhamme sandiṭṭhikaṃ sāmaññaphalaṃ paññattanti".

– Великий царь, я показал тебе второй реальный плод отшельничества, обретаемый в этой жизни.

"This, great king, is the second fruit of the contemplative life, visible in the here and now, that I point out to you."

На главную страницу    |    На дополнительную страницу   |    Ссылка на английский перевод сутры   |   Шрифт VU Times